«Проснись и пой, моя радость....»
Распахиваю глаза и охватываю ими комнату, будто выныривая из-под толщи воды. Комнату, которую я вижу впервые, тягуче заливает зловещее зарево. В лучах заходящего солнца к потолку неспеша поднимается пыль. В первые же секунды решаю, - больше инстинктивно - что все это сон, а ведь как иначе объяснить то, что всего лишь пару часов назад я вальяжно растянулась на кушетке своего дешевого номера в Берии, утомленная многочасовым насилием холста, параллельно отпивая из бутылки вино. Такое же дешевое вино, как и все в моей жизни. Как и я сама в общем-то.
Мои руки по кисти были измазаны масляными красками, различными их оттенками, успевшие образовать корку на моей коже, а сейчас мои чистые гладкие ладони охватывают предметы - нечто прохладное металлическое в левой руке и смятый клочок бумаги в правой - на дне моих карманов. Вынимая руки, обнаруживаю в них перочинный нож и маленькую записку с содержанием, от которого мне стало дурно в ту же самую секунду, когда моему взору предстала фраза "Раз ты протоптала такой долгий путь к выгребной яме, в которой ты барахтаешься, то тебе не составит никакого труда зарезать Адалану".
Эти слова вонзались в мое сознание словно иглы.
- Сука, - от живота к легким поднимается злость, граничащая с подступающим вслед за ней чувством беспомощности. Я рассыпаюсь нервной улыбкой вперемешку с зубным скрежетом - это что, какая-то тупая шутка?
Я пережевываю эти строки, написанные корявым почерком, снова и снова в каком-то глубоком трансе. Ощутив на своей коже всю зловещую атмосферу этого места и острую нужду в защите, я стала повторять, как заведенная:
- Господи. Господи боже. Боже мой.
Тогда же мои собственные мысли стали доноситься до меня точно со дна, сквозь толщу темной воды.
Господи, почему я? Что это? Наказание? Неужели я это заслужила?
- Боль! - отрезвленная спонтанной, но крайне важной в тот момент мыслью, дрожащим от волнения голосом бормочу себе под нос - Во сне не чувствуешь боли.
Разумеется, я понимала, что это было не совсем так. Боль во сне порой бывает весьма ощутимой, но она никогда не сравнится с реальной. Ее я и собиралась почувствовать. Я надеялась, что почувствую ее.
Лезвие перочинного ножа, которое предназначалось Адалане, ровной линией пробежало по тыльной стороне моей руки и резкая жгучая боль полоснула кожу. Кровь стремительной багряной дорожкой расползлась по полу, затекая в пробелы между керамическими плитами.
От осознания бесспорности моих ощущений, желудок свернулся, сокращаясь жгучими спазмами. Лоб покрылся испариной, а сознание настойчиво не хотело принимать происходящее за реальность. Это просто невозможно. Такого не может быть.
Вены пульсируют, бешено гоняя содержимое от головы к сердцу.
Я не сошла с ума. Нет, я не сошла с ума.
Тело жадно дышит миллионами пор, в ушах беспокойно звенит шум и кажется, будто весь мир сжался до размеров этой комнаты, намеренно созданной чьим-то больным рассудком. И мне невдомек чей рассудок это был. Способно ли мое собственное сознание сыграть со мной такую злую шутку? Я судорожно бьюсь в догадках, откидывая одну за другой за недостатком в них логики, а тем временем взор больших серых глаз устремлен на меня, парализованную абсурдностью происходящего. При одном только взгляде на нее что-то дрогнуло во мне и отдалось во всем теле. Казалось, на себя смотрю я сама, только многими годами ранее - настолько она была похожа на меня и непохожа одновременно: слишком беспомощна, чтобы отрицать сходство и слишком чиста, чтобы сравнивать.
Покачиваясь на нетвердых ногах, нерешительным шагом я сокращаю дистанцию между мной и Адаланой. Мои ступни неслышно тонут в мягком ковре, так заботливо расположенным прямо под ней. Заботливо настолько, что только нож в моей руке учтиво напоминает мне о том, насколько эта херова з а б о т а все-таки условна.
Горячие слезы градом катятся по моему лицу, но не дают тепла. Я, не в силах выдавить из себя что-либо помимо надрывистых вздохов, охватываю ладонями ее маленькое лицо и вглядываюсь в эти столь знакомые черты. Действительно, моя зайка, ты просто копия. И ведь правда, будь у меня дочь, я бы назвала ее Адаланой.
Кажется, будто стены смеются надо мной. Все в этой комнате и за ее пределами смеется надо мной.
- Я НЕ МОГУ! - с надрывом, растягивая гласные и срывающимся от слез голосом, я обращалась сама не зная к кому, но наивно расчитывала на его милость, как на последнее, что мне осталось в этой жизни. - Пожалуйста! Я не могу убить ее!
Нож с металлическим лязгом врезается в стену. Смех умолкает. Раздавленная, повинуясь чьей-то роковой прихоти, я взвыла. Адалана, моя девочка, впившись испуганными взглядом в мое исказившееся болью лицо, вздрогнула всем своим крохотным тельцем и комнату пронзил до боли жалостливый детский плач.
Даже у конца есть начало, а у начала нередко бывает свое имя.
Его имя Рэнди. Так эта злая сила назвала мне себя при встрече.